На глаза упала тень от ладони – солнце щедро поливало все вокруг жизненной силой в виде тепла и света. Ветерок, налетевший со стороны моря, поднял с земли песок и пыль и закружил причудливыми узорами, заставив прищурится. Какой свежий и приятный воздух! Такой хочется вдохнуть полной грудью… Кажется, кто-то где-то готовит домашнюю выпечку – соблазнительные ароматы легко распространялись в воздухе и достигали не только носа, но и глубин души – сердце отозвалось на них. Равно, как и разум, и остальные части тела. В животе родилось и медленно распустилось желание позавтракать.
Даярам сделал еще два глубоких вдоха, и бутон закрылся обратно – желание откатило, словно отступающий прибой. Он обязательно посвятит себя трапезе, но позже, когда для того настанут благоприятные условия. Как минимум, у него появятся средства, на которые можно будет спокойно приобрести пищу и воду. Впрочем, хвала небесам, воды у него еще оставалась целая фляга, но расходовать надо экономно. Хиноец мысленно поблагодарил собственное тело за проявленную стойкость и пройденные тренировки – сейчас для него не представляло большого труда обходиться малым и это, будем честны, было на руку и помогало пережить трудное время. Серые глаза скользили по выбеленным солнцем, но слегка желтоватым от времени, выщербленным стенам, по крупной брусчатке, отполированной тысячами ног, по небольшим кустикам цветов и травы, что пробивались по обочинам, по веткам деревьев, что свешивались через заборы из садов…
«Яблоко».
Даярам неспешно подошел к не так давно упавшему плоду и подобрал его. Ну, это конечно не полноценный завтрак, но ему хватит. Мысленно мужчина поблагодарил небеса – похоже, они не были настроены негативно сегодня. Блондин убрал яблоко в карман и направился по улице вниз – в конце должна быть фонтанная площадь, если он не ошибается и правильно изучил вчера город. Ноги приятно ощущали все неровности дороги – Даярам любил чувствовать весь мир ногами, как будто от них к нему приходило осознание самой сути вещей и настроения пространства в целом. Вот и сейчас мягкие ботинки покоились в котомке за спиной, вместе с фляжкой воды и сменной рубашкой, а стопы касались уже нагретых солнцем камней.
«До полудня недалеко. День будет жарким».
А часа через два после полудня по камням станет горячо ходить – это ощущалось уже сейчас. И судя по небу и ветру никаких штормов и туч ближайшее время не предвидится. Тем ценнее дозволенные минуты соприкосновения.
Хиноец остановился у небольшого восьмигранного фонтана и всмотрелся в свое отражение. А затем не спеша опустился на колени, зачерпнул воды, умыл лицо, сделал пару глотков и достал яблоко из кармана. Ополоснув фрукт, мужчина развернулся, и сел спиной к белоснежным плитам облицовки, скрестив ноги. Даярам прикрыл глаза, но внутренне он продолжал смотреть в синее небо, видеть каждый его участок.
«Сегодняшний день принесет лишь радость и успокоение. Он будет не хуже, и не лучше других, но он дарует понимание и это принесет душевное равновесие, с которым придет радость бытия».
Даярам открыл глаза – вот теперь день можно считать начавшимся. Мужчина надкусил яблоко и продолжил смотреть в небо. В голове было сейчас приятно пусто - он отмечал свои мысли, но позволял им течь мимо, не затрагивая собственного внутреннего внимания. Даярам словно стоял на берегу реки и лишь наблюдал ее бег, не заходя в воду. От его взора не укрывалась переменчивость течения, водовороты и завихрения, но они не затрагивали его душевных сил, ему было радостно и спокойно. На губах сама собой появилась легкая полуулыбка.
К концу трапезы казалось, что каждая клеточка тела была рада новому дню – и тому, что выдалась столь редкая удача добыть пропитание, и солнцу, и ветру и просто самому факту существования. Ведь нет на свете ничего приятнее, чем просто быть и сознавать это. Хотелось рассмеяться целым миром – вместе с палящим солнцем, с шумом морского прибоя, что достигал его слуха, журчанием фонтана, шелестом листьев на камнях, шуршанием веток, трелями птиц, звуком шагов, гомоном разговоров прохожих… Вместе с той маленькой девочкой, что с таким интересом следит широко открытыми глазами за удивительным человеком в шароварах, накидке, с котомкой и со странным приспособлением в руках.
Даярам отложил ситар на минуту, сложил ладони друг к другу так, чтобы большие пальцы слегка касались грудной клетки, улыбнулся девочке и поклонился, чуть коснувшись лбом земли. Ребенок завороженно проследил за действием и явно заволновался, но присмотревшись к сохраняющейся улыбке, одарил несостоявшегося археолога ответной, а затем и вовсе издал несколько смешков.
«День определенно выдается удивительным».
Даярам взял в руки инструмент и вернулся к его настройке – когда вокруг струилась сама Жизнь, невозможно было молчать. Хотелось открыть этим водам проход и выпустить их в мир, познакомить с ними остальных участников происходящего, окунуть их в приятную прохладу радости созерцания. Даярам чуть тронул струны – отлично, самый подходящий звук. Желание играть неожиданно разгорелось нетерпеливым огоньком в сердце, и на этот раз хиноец не стал себя останавливать. Он легким движением закрепил мизраб на пальце и тут же коснулся струн – если сейчас хочется поделиться с окружающим миром музыкой, нельзя упускать этот момент. По площади тут же растеклись переливы удивительных звуков – не то журчала вода, не то птичьи трели, то ли пел очень высокий звук струн, то ли звон колокольчиков…. И тишина. Тишина даже оглушала больше, чем неожиданно высокий звук. Даярам коснулся струн во второй раз, повторив проигрыш и снова замер. Затем коснулся их в третий раз, и теперь проигрыш стал понемногу переходить в мелодию, что перекатывалась, словно волны, из одной тональности в другую. Хиноец чуть шире улыбнулся и даже глаза прикрыл, продолжая играть, – ему вовсе не обязательно видеть свои руки, чтобы выполнять сложные проигрыши, достаточно просто чувствовать ситар и точно знать, что именно ты хочешь передать миру. Ноты продолжали литься, привлекая внимание толпы, Даярам замечал, что к фонтану начинают подтягиваться люди, привлеченные удивительным, как он успел заметить, для этого города инструментом.
«Это замечательно».
Даярам продолжил играть: снова перекат музыки, а здесь несколько раз один и тот же ритм, словно нарастает вал…. И спадает вниз, снова откатывается назад. Мизраб скользил по струнам, рождая, казалось бы, совсем не свойственные струнному инструменту звуки. Внутри рождалась теплота и умиротворение. И внутри этой теплоты, в самом ее сердце потихоньку расцветало еще одно желание – столь же простое и яркое, как то, что побудило его играть. С очередным аккордом хиноец разомкнул губы и позволил песне, что ворочалась внутри его сердца, вырваться наружу. Пусть никто не понимает здесь древнего языка, но суть разве в этом? Суть совсем в другом – донести до каждого стоящего здесь сердца радость жизни, донести каждым звуком и действием. Для этого совсем не обязательно знать язык, для этого достаточно просто чувствовать.
Пальцы заскользили в переборе, голос стих, но лишь для того, чтобы возобновиться после проигрыша. Даярам снова прикрыл глаза. Он нес этому миру радостную весть о том, что сама жизнь – величайшее и удивительное событие, она вокруг, стоит лишь на минутку отрешиться от суетных дел и позволить себе ее почувствовать. Так пусть же хотя бы маленький кусочек этой столь прекрасной Вселенной хотя бы на пару мгновений сможет испытать это на себе и пережить пусть ненадолго ту великую радость, что живет в его душе и рождает музыку в его сердце.

Мизраб коснулся струн – по площади разлилась узнаваемая трель высоких нот ситара. Тараф добавил глубины и разнообразия звучания. Даярам продолжал напевать странные для чужого слуха слова и звуки – родной язык Хин-Ду изобиловал удивительными сочетаниями. Самое сложное – его было крайне трудно переводить. Он отвечал образам и состояниям души, но не предметным существительным и жестким действиям, принятым в нынешнем мире. В целом музыкант действительно пел о красоте бытия и ежеминутной радости существования. Ситар удивительно хорошо сочетался табла – традиционными для Хин-Ду барабанами, однако даже вне их он звучал ритмично. Во всяком случае, так играл сам Даярам – мелодия то перекатывалась, подобно волнам, то становилась немного более быстрой и четкой, как хлопанье крыльев стаи птиц. Иногда там возникали паузы, позволяющие впитать остатки звуков до конца. Хиноец по сути больше играл, чем пел. Ноты ситара разбавлялись двумя-тремя повторяющимися мотивами мантр, а затем снова следовали длинные проигрыши.
Серые глаза были прикрыты, музыкант весь ощущал само музыку, пропускал её через свое тело, позволяя рукам импровизировать, а мелодии – вести его. Даярам играл от сердца, именно поэтому ни одно его выступление четко не повторялось, мантры он исполнял одни и те же, а мелодия всегда была чуть другой. Он не ставил себе жестких рамок, он просто жил и радовался жизни.
Толпа вокруг слушала иноземного музыканта завороженно и удивленно, Даярам ощущал, что вокруг него собирается все больше людей. Его ощущения не были связаны с Волей Наблюдения ни коим образом. Просто при храме Калари развивали определенное видение мира, учили ощущать настроение других людей. Сейчас Даярам ощущал умиротворение, текущее к нему со стороны людей и ему нравилось, что его мелодия порождала именно такой отклик. Хиноец сделал еще несколько аккордов и завершил игру. Веки неспешно поднялись, музыкант отложил инструмент и сидя поклонился до земли. В мягкой тишине раздался один неуверенный хлопок, затем второй, а затем пролилась река оваций – жители восприняли новую для них музыку благосклонно и с радостью. Музыкант выпрямился. К нему подходили люди и оставляли часть денег, кто-то просто с улыбкой уходил с площади и Даярам искренне был рад этому. Прозвучит странно, но все же играл он не ради денег, хотя именно это и приносило ему их. Он играл по велению сердца и души с целью достичь сердец других людей. Если это удалось – он смог сделать, что хотел. И при таком подходе хиноец редко когда оставался без сумм за выступление, только в совсем бедных деревнях. Да и то, там даже приносили ему что-то… Как сейчас. Кто-то оставил яблоки, еще появилась половина булки хлеба, плюс небольшая мисочка каких-то местных семян. Последние Даярам изучил с неподдельным интересом, перебирая все растения, что он знал. Хм, он не знает этого растения… Он растер пару семян меж пальцев – незнакомый запах. В священных текстах Аюр не попадалось похожего описания аромата и текстуры.
«Думаю, их можно употреблять в пищу».
Во всяком случае, он попробует, хотя сначала он в любом случае замочит в воде. Замачивание исключало возможность отравления, даже ядовитые растения и грибы после этой процедуры становились пригодными в пищу, главное выдержать подольше. И может быть, он еще поговорит с кем-либо из местных по поводу иных свойств, целебных в первую очередь. Становилось жарко, мужчина развязал пояс и освободился от зеленого балахона, он любил ощущать солнце и ветер кожей. Да и не было сейчас надобности прятаться под одеждой. Балахон в свернутом виде пристроился под котомкой, сталь уруми блеснула на солнце.
Даярам же тем временем собрал заработанные белли в мешочек и как раз начал аккуратно убирать его в котомку, когда боковое зрение засекло любопытствующие носы. Таковые, обычно, часто находились среди зрителей – Даярам прекрасно знал, что являет собой диво дивное по местным меркам. Хотя бы сочетанием цвета кожи, волос и красной точки на лбу. А еще помимо бинди всех удивлял бинт на руке и инструменты его родного края. На сей раз удивленными были дети.
Даярам приветливо улыбнулся двум близнецам. Честно сказать, он редко когда видел подобное. Выглядели мальчики совершенно идентично – глаза, волосы, одежда. Глаза особенно привлекали, они были зелеными и огромными, искренне открытыми внешнему миру. Хорошие, на Хин искренне верили, что взгляд – прямая дорога к глубинам души, у этих детей он был открытым. Значит, открыты и их сердца.
— Привет-привет!
Словно в подтверждение его догадок, дети поздоровались первыми. Даярам, пребывавший в приподнятом и умиротворенном состоянии духа, как всегда бывало после песен, глубоко поклонился в ответ, сложив ладонь к ладони у груди.
- Намаскар, джудхван джи, - поприветствовал юных зрителей хиноец в ответ. «Джудхван» означало «близнецы» и в данном случае странник счел такое обращение лучшим по отношению к незнакомцам. Он уже выпрямился и жестом пригласил детей подойти поближе. Они явно его… Сторонились немного, что было вполне закономерно для ребят их возраста, увидевших интересного незнакомца.
- Благодарю вас за столь приятные слова, - искренне отозвался на похвалу хиноец. Он действительно каждый раз ощущал радость, как в первый, хотя нередко получал комплименты своей игре. Многие годы практики и освоение теории под грамотным руководством при храме Калари давали свой результат.
Ну, конечно. Ситар. Где еще такое увидишь? Даярам бережно взял в руки свою "гитару из тыквы". Как бы ни звучало странно, но ситар и впрямь был родственником гитары, что-то вроде хинойской версии. Или наоборот, смотря с какой стороны смотреть. Хиноец как-то уже думал над этой стороной вопроса и так и не пришел к единым выводам.
- Это называется «ситар», - Даярам коснулся струн и положил свой инструмент рядом на землю, - такие делают в моем родном краю из тыквы.
К вопросам касаемо инструмента странник тоже привык, потому более-менее полно ответил на вопрос сразу.
- Да, я хотел бы еще поиграть сегодня, - продолжил свой ответ мужчина, - однако чуть позже, и я собирался использовать бансури, - Даярам вытащил флейту из котомки, он нередко чередовал выступления. А еще он ориентировался на собственные ощущения и легко мог сменить «сцену» даже после одной песни.
- Между музыкальными выступлениями стоит делать паузы, дабы звуки не мешали друг другу, - пояснил свои мотивы Даярам.
Дети вызывали у него исключительно положительные ощущения. Особенно то, что они с таким живым интересом улыбались и задавали вопросы. Хиноец ощущал радость жизни в них, такая свойственна детству – до того, как в разум входят тяжелые и сложные мысли «взрослой жизни», с которыми не всякий управляется успешно. Так легко радоваться жизни в детстве и так сложно это повторить в зрелом возрасте! Сердце Даярама чем-то напоминало сердца детей – оно было открыто и радостно. Только его мягко окружала логика разума помноженная на опыт – то, чего обычно не доставало юным душам и порой приводило к болезненным ощущениям. Даярам искренне надеялся, что этих двух близнецов минует чаша сия хотя бы отчасти.
- Я безгранично рад, что мантра вас глубоко тронула, - теплая улыбка озарила лицо хинойца, словно второе солнце засияло, а рука коснулась сердца в ответ на последнюю фразу одного из братьев. Музыкант ощутил внутренний позыв щедрости, и в следующий миг он взял в руки половину булки, что ему поднесли недавно и аккуратно разделил на две части.
- Примите в благодарность за ваш интерес, - Даярам с легким кивком протянул хлеб близнецам. Он искренне желал сказать им спасибо за столь теплый прием.

- А что это значит? Мы не слышали ни разу. У тебя есть тайный язык?
Даярам чуть удивленно приподнял брови, а потом от души рассмеялся. Коротко, но очень открыто. Таких предположений касаемо своего родного наречия он ещё не слышал. Версий было много, но, как правило, все сводились к вопросам откуда он прибыл. Даже дети, с которыми ему порой доводилось встречаться, тут же спрашивали «а где так говорят?». Близнецы же пошли более оригинальным путем и это радовало сердце и веселило душу. Хиноец задумался на несколько мгновений. В чем-то эти дети были правы – архипелаг Хин-Ду слишком закрытое от мира царство, чтобы его язык узнавался легко за его границами.
- Можно и так сказать, джудхван джи, - повторил «тайное» слово музыкант, широко улыбнувшись, - впрочем, не я один им владею. Могу и вас научить. Например, «джудхван» значит «близнецы», - в серых глазах проскочили искорки.
Даярам не желал детей запутать, но уж в больно приподнятом настроении он был после игры и удачного начала дня. Почему бы и не пошутить немного? А потом… В принципе, близнецы не ошиблись. Все зависит от угла обзора. С какой-то точки зрения хин – язык тайный. А как еще назвать его? Если на нем говорит лишь небольшая часть населения Вселенной в отдельно взятом её уголке. Хиноец сел, скрестив ноги.
— Из тыквы, вау! Он… сейчас не очень похож на тыкву…
— Но он круглый… Более-менее.
— А ты умеешь делать ситары? А их сложно делать? А долго? И сколько ты учился играть?
Даярам продолжал смотреть на детей, переводя взгляд то на одного, то на другого. Любопытство – замечательная черта. Особенно, когда оно приправлено детской непосредственностью и чистотой. Что-то было в юных душах совсем удивительное, они словно чистые листы – впитывали все с жадностью, покрываясь вязью символов. Как книгу пишешь. Впрочем, вся жизнь вокруг – одна большая книга и ты сам её первый автор… Даярам не стал вдаваться в философские размышления. Не сейчас, от него ведь ждут ответ. Хиноец чуть коснулся корпуса любимого инструмента. Трещинки, потертости… Выбеленные узоры слоновой кости, уже не отличимое по цвету от огрубевшей тыквы розовое дерево… Сколько они вместе прошли кораблей и морей? Не счесть.
- Из тыквы делаются вот эти части, - Даярам указал на нижнюю деку и верхний тараф, - и они действительно круглые, - кивнул мужчина, - но изготовлять ситары я не умею.
Даярам снова призадумался на миг.
- Я знал мастера на архипелаге Хин-Ду, который умел делать ситары, и читал о том, как их изготавливают. Процесс занимает больше месяца, если начинать с нуля. Все нужно правильно высушить, обработать и подготовить. А если ситар праздничный и имеет много украшений, то сроки могут увеличиваться до полугода.
Усложнять свой ответ деталями хиноец не стал. Он и правда читал об изготовлении, плюс даже видел частично этот процесс на Калари, но не посчитал нужным вдаваться в детали. Перед ним дети, пусть и любопытные. Если он сейчас начнет осыпать их фактами, они, с высокой долей вероятности, могут растеряться и лишиться интереса. А этого странствующий музыкант не хотел.
— Ух ты! А ещё есть? Или у тебя их два?
— Ааа, вот как… Чтобы люди могли послушать всё-всё, да?
Хиноец следил за детишками, пока они изучали диковинные для них инструменты. Хорошо, что ему встретились близнецы сегодня. Даярам не знал такой приметы, но судя по тому, как развиваются события, это точно к удаче и хорошему настроению.
— Мы послушаем тоже!
- Благодарю вас, джудхван джи, - Даярам низко поклонился тому из детей, кто вынес сей вердикт, - я буду рад.
- Да, у меня всего два инструмента. Хотя я умею играть еще на табле. Это традиционный для моего архипелага ударный инструмент, - хиноец кивнул, - я люблю делиться с окружающим миро музыкой по зову души. Это наполняет мое сердце гармонией.
«Интересно, они местные? До сих пор не вижу их родителей».
Даярам украдкой осмотрел пространство – никого. Либо их без страха отпускают гулять самих (что чудесно!), либо… Либо с ними все сложнее и может быть, не так уж радостно, как выглядит на первый взгляд. Они не выглядели достаточно взрослыми, чтобы быть совсем одни, и не вели себя так. Хиноец, оставшийся в тринадцать лет в полном изгнании в кастовом обществе, не понаслышке знал, как подобное сказывается на детской психике. Эти дети выглядели вполне довольными жизнью, словно не знали бед, значит, кто-то за ними все же смотрел. Либо они – редчайшие алмазы в недрах разнообразной жизни.
— Меня зовут Сого.
— А я Кото!
Даярам  проследил за интересным методом представляться, вскидывая руки вверх. Хиноец чуть дольше посмотрел на одного ребенка.
«Сого».
На второго.
«Кото».
Теперь он точно смог бы их различить. Как бы они ни были похожи, энергия от каждого существа живого идет своя. На Хин это называли «аурой».
— Как тебя зовут?
- Рад знакомству, Сого джи, - кивок в сторону Сого, - Кото джи, - в сторону Кото.
- Мое имя – Даярам, - хиноец коснулся бинди на лбу, а потом сложил руки у груди. Так обычно приветствовали старших, и сейчас музыкант хотел показать свое уважение столь бесстрашным и любопытным детям.
Даярам хотел было спросить детей по поводу взрослых, но его поток мыслей перебил Сого. Взгляд скользнул туда, куда указывала рука. Теперь уже оба близнеца заинтересованно смотрели на «пояс».
- Это называется «уруми». И он сделан из стали, - пауза. Насколько свободно можно говорить им об оружии? Никогда не знаешь, какова будет реакция. С другой стороны, не ответить будет невежливо, так что нужно быть честным.
- Это меч, - закончил мысль Даярам. Не похоже, чтобы эти дети были из числа тех, кто испугается подобного.
«Как они интересно работают в паре».
Хиноец отмечал про себя слаженность не только речи, но и действий. Он знал, что часто братья и сестры ловят мысли друг друга «на ходу», что называется. Но эти взаимодействовали как единое целое. Как один организм. Удивительно. Вот и сейчас, кажется, словно диалог шел в иных сферах между ними.
«Чудесно».
— Ты сладости любишь? У нас много всего.
— Ага. Можешь выбрать, что нравится! Мы тоже хотим поделиться!
Даярам перевел взгляд на мешок, что возник перед ним.
- О, благодарю за вашу щедрость, - улыбка озарила лицо хинойца. А затем Даярам сосредоточился на сладостях. Он осторожно вынимал их и бережно складывал на балахон – пришлось расстелить его прямо на земле.
«Печенье, мармелад… Леденцы, кажется, так верно? И…».
Извлекся зефир. Монах поднес странную еду поближе к лицу. Потом чуть нажал, ощущая мягкость и легкую пружинистость под пальцами. Белоснежные брови взлетели вверх. Белое, мягкое и упругое. Такого он не видел никогда.
- Прощу прощения, джудхван джи, не могли бы вы мне подсказать, что это такое? – Даярам с улыбкой обратился к обоим ребятишкам, держа зефирку на ладони, - я не видел раньше ничего подобного.
Лисенок любопытства внутри переключился на новую игрушку. Вопросы о «старших» подождут удобного случая.
- И как это правильно следует кушать?